Кибернетика и Энтеогены: из киберпространства и нейропространства
Лекция Питера Ламборна Уилсона
Амстердам, 19 января 1996
Термин “нейропространство” я узнал от Киевского художника Влада Музецкого через Гирта Ловинка. Тогда я подумал, что он имеет в виду пространство, относящееся к компьютеру с нейронной сетью или к внутрителесному опыту, который приходит к большинству из нас, в основном, с помощью психоделических веществ. Нейропространство может существовать как пространство галлюцинаций, например. Поэтому я хотел бы сравнить и сопоставить киберпространство и нейропространство, поскольку у них есть как сходства, так и различия.
Я помню, что несколько лет назад появилось понятие виртуальной реальности, оно было неожиданным, громким и произвело большое впечатление на публику. Оно собрало заинтересованных людей на конференции в Нью-Йорке, где Тимоти Лири появился с Джароном Ланье и несколькими другими известными кибернавтами. Ловя на себе изумленные взгляды, Тим вышел на сцену и сказал, “О-о-о, я уже бывал здесь раньше.” Таким образом, с самого начала было установлена связь между виртуальной реальностью и опытом от ЛСД. Некоторые предпочитают называть его также ”энтеогенным опытом”, который является, по сути, причудливым сокрытием использования слова “психоделический”, так как второе привлекает особое внимание полиции. На самом деле, термин ”энтеогенный” означает рождение “внутреннего божества”. Мне нравится использовать этот термин, потому что он имеет глубокий смысл для меня, хотя я не являюсь теистом в строгом смысле этого слова. Я вообще не думаю, что человек обязательно должен верить в Бога, чтобы испытать опыт рождения божественной энергии внутри себя.
В действительности, как эмпирически, так и экзистенциально, появление психоделических наркотиков было наиболее важным событием в моей жизни. Я являюсь почти что современником ЛСД: я родился в 1945 году, а Альберт Хофманн уже готовил в то время первые предварительные его версии. Прошлым летом мне удалось встретиться с Хофманном лично, и я смею отметить, что он стал замечательной рекламой всех психоделических веществ в целом. Он отлично выглядит в свои “за 80”, он здоров и бодр – все его клетки мозга отлично функционируют, ест он как лошадь, а пьет как рыба.
Возникает исторический вопрос: “С чего начались психоделики?”
Американский писатель, философ и энтеоботаник Теренс Маккенна считает, что само по себе человеческое сознание является производной функции психоделического опыта, в частности, галлюциногенных грибов. По его мнению, однажды давно обезьяна съела грибы и превратилась в человека, потому что они дали ей осознанность. Теренс говорит, что именно психоделический опыт делает нас людьми. Я не уверен, что готов в буквальном смысле поверить всему этому, но в любом случае, я не верю ни в одну теорию о происхождении человеческого сознания. Но мнение Теренса интересно и поучительно, оно расширяет стереотипы и позволяет подумать о том, что мы, возможно, обязаны психоделикам за наше качественное отличие от обезьян. Если это действительно так, то было бы справедливо считать, что весь наш опыт восприятия мира исторически принадлежит к категории так называемой “религии”, которая тоже началась с психоделиков. Весь психоделический опыт сосуществует во времени с человеком. В любом случае, это интересная гипотеза и ее можно добавить ко всем другим теориям о происхождении человека.
Мне нравится думать о палимпсестах. В средние века бумаги было не много, так что люди писали текст сначала в одну сторону на бумаге, а затем другой текст на той же стороне, только в обратную сторону. Иногда использовалось даже третье направление. Люди научились писать и читать тремя разными способами. Мой отношение к теории палимпсестики таково: мне нравится накладывать теории одну поверх другой, затем задерживать их и в таком положении и наблюдать, проходит ли через них какой-то свет. Подумайте о множестве различных теорий и попытайтесь соединить их, как что-то мягкое и гелеобразное, положите их поверх друг друга и вы увидите много нового.
Одной из приятных и положительных сторон сознания является то, что оно находится во всех нас. Плохой стороной – что само сознание – это понятие двойственное и часто воспринимается как разделение. Жорж Батай предположил, что все религии стали следом времени в истории, когда человек отделился от природы, от животного мира. Вы поймете о чем идет речь, если верите в теорию эволюции. Было время, когда мы были обезьянами. Но это было до того, как произошло разделение сознания. Внезапно, людей больше не интересует вопрос переживания опыта животных и то, что Батай называет “первоначальностью”. Теперь нас вытянули из матрицы и погрузили в познание. Религия начинается ровно в тот момент, когда начинается поиск истины, потому что даже термин “religio” означает соединить снова, “перелинковать”. Все, что мы пытаемся делать со всеми этими религиозными и философскими глыбами, является ничем иным, как попыткой связаться с первоначалом, подойти вплотную к тому состоянию, которое мы потеряли в процессе поиска истины и обретения сознания.
Если Теренс прав, что познание начинается с психоделиков, то следующим шагом должно быть принятие еще большего количества наркотиков, чтобы в конце концов воссоздать то, что мы потеряли. Так что в этом контексте человеческое сознание и человеческая религия, которые так тесно связаны, всегда были и будут связаны с психоделическими растениями. Здесь мы сталкиваемся с антропологической проблемой, о которой я сам только недавно узнал. Поскольку антропологи начинают свои исследования с самых «примитивных» обществ, которые они могут найти (скажем, с племенных обществ), они видят, что все эти общества не имеют ничего общего с психоделиками. По определению антропологов, первые упоминания о психоделических растениях встречаются в человеческой истории с сельского хозяйства, то есть около 12000 лет назад.
Сельское хозяйство, эра в которой мы все еще живем, занимает 1% от всей истории человечества. Но если мы возьмем Южную Америку и сравним охотничьи племена с примитивными земледельцами, которые выращивают некоторое количество промышленных овощей, немного занимаются охотой и рыбалкой, без сурового руководства, очень эгалитарно, то мы увидим, что в этих группах психоделические растения появляются в качестве культурного явления. Это сразу бросается в глаза, что-то здесь не так. Почему земледельцы знают больше о диких растений, чем охотники и собиратели, которые на самом деле зависят от дикорастущих растений? Их существование, по крайней мере, зависит на 70% от сборов еды, и только на 30% от охоты. Сбор, который, как правило, выполняется женщинами, гораздо важнее экономически, чем охота, которая совершается обычно мужчинами. Мужчины думают, что охота является более престижной, но экономически это менее важно. Охотники, конечно, знают о всех растениях, но они их не идеализируют и не ритуализируют: культ психоделических растений еще не добрался до них.
Сельское хозяйство является единственной радикально новой технологией, которая когда-либо возникала в мире, ведь все что мы вкладываем в землю, воздается нам вдвойне. Если вы читали немного об антропологии коренных американцев, вы знаете, что, когда белые европейцы прибыли на континент и попытались заставить племена заниматься сельским хозяйством в производственных масштабах, “дикари” всегда отвечали одно и то же: “Вы что, хотите, чтобы мы насиловали нашу мать, Землю? Это извращение. Как вы вообще можете просить людей делать это?” Поэтому в племенах никогда не было масштабного сельского хозяйства. Нет никаких сомнений в том, что технологический процесс неизбежно и достаточно быстро приводит к возникновению социальных иерархий, разделения, классовых структур, собственности, религий и всегда появляется некий святой, который рассказывает всем, что нужно делать и как правильно думать. Это приводит к авторитаризму и, в конечном счете, возникновению отдельного самостоятельного государства.
За экономику, деньги, за все несчастья цивилизации мы обязаны перед сельским хозяйством больших масштабов. До этого у нас было два миллиона лет охоты и собирательства, красивого пещерного искусства, мир, который выглядел девственно и почти утопично. Это был золотой век по сравнению с тем, во что превратило нас сельское хозяйство. В каком-то смысле, это наше великое падение. Я не хочу навязывать свою точку зрения, я всего лишь указываю на очевидные вещи, которые цивилизованные люди до сих пор не понимают или не хотят понимать. В 1960 году антрополог Маршал Салинс обнаружил, что общины охотников и собирателей, которые дошли до наших дней, работают в среднем четыре часа в день, чтобы иметь пищу, в то время как сельскохозяйственные общества работают в среднем шестнадцать часов в день. Охотники-собиратели имеют более 200 видов еды на протяжении года, в то время как примитивные земледельцы питаются, в среднем, двадцатью видами.
Салинс отметил, что с данной точки зрения очень нелогично отказываться от охоты в пользу сельского хозяйства. С тех пор, как я прочитал книгу “Экономика Каменного Века” (Stone Age Economy), я задаюсь вопросом, почему мы променяли эдемский сад на все то, что имеем теперь? Конечно, любой охотник знает, что такое голод, но охотник редко сталкивается с дефицитом – дефицит это понятие пришедшее вместе с экономикой. Жизнь охотника бывает ничтожной: то слишком холодно, то слишком жарко, то нечего надеть, каждый охотник рискует быть убитым диким животным и так далее, но ни один охотник не испытывает на себе бед цивилизации.
У цивилизации есть и положительные черты. Нельзя не упомянуть, что она являются обслуживанием лишь 10% населения любой страны, другими словами, она работает на элиту. Для остальных 90%, цивилизация – это страшная вещь. Она превращает людей в рабов, в жертв. Уже давно известно, что каннибализм возник при сельском хозяйстве, а вовсе не у не охотничьих племен. Я пытаюсь сказать с немного преувеличенным настроем о сельском хозяйстве, что оно является очень суровым технологическим прорывом. Представьте, что кто-то провел линию: с одной стороны – дикий лес, а с другой культура, человечество и, в итоге, цивилизация. На пустой стороне земля бережется, хоть всем и известны технологии выращивания семян. Календарь – вот первая идеология, созданная ложным сознанием, потому что только фермеры могли придумать такое деление и счёт. Промышленность является лишь незначительным эпифеноменом сельского хозяйства. Оно стало перым и важнейшим технологическим изобретением, потому что привело к полной переоценке человеческого отношения с природой, с миром растений и животных.
В результате этих новых отношений, несвойственных человеку, психоделические растения приобретают совершенно новую интерпретацию. Энтеогенные, магические растения теперь появляются в религиозном контексте, массово, тогда как раньше это было вопрос индивидуального знания каждого собирателя. Теперь неожиданно разрастается культ энтеогенных растений. Сельское хозяйство промышленных масштабов является таким травматичным для человеческого общества, что людям просто жизненно необходимо общение и сосуществование с магическими растениями. По сути, эти растения всегда были всего лишь растениями, растущими в лесу среди других видов, пока люди сами не возвысили их на пьедестал великих духов и учителей. Один антрополог написал увлекательную книгу о табаке как о первой промышленности психоделических растений в Южной Америке: самым первым масштабным сельским хозяйством было выращивание психоактивных растений, и вот почему люди, возможно, стали фермерами. Они хотели обеспечить себя хорошим запасом табака, грибов или чем-то еще в таком роде. Мой друг как-то сказал: “Да, все на свете психотропное”. Любое вещество, которое мы принимаем внутрь нашего тела приводит к определенной трансмутации. Речь может идти о воде, еде, воздухе – все это преобразовывает нас.
Это не правда, что агрокультура создала или обнаружила психоделики. Я могу доказать на основе мифологии, что охотничьи племена очень хорошо знали про них. Все мифы о психоделических растений свидетельствуют о том, что первыми узнали о данных растениях дикие лесные люди. Например, северо-западный африканский культ Буити основан на ибогаине. Местные утверждают, что получили знание о нем от пигмеев. Внезапно мы подобрались к первому упоминанию о психотропном растении, тогда как раньше речь шла лишь о психоактивных веществах. Именно психотропные вещества позволяют людям на время восстановить свою “первоначальность”. Они делают нас лучше, очищают сознание и дарят простоту, которая, в некотором смысле, и является возвращением к истокам, к началу всех начал.
Очевидно, что все великие общины эпохи неолита имели некоторую “сома” (санскритское слово, обозначающее психоактивный опыт). Ригведа, одна из древнейших книг человечества – является целиком чьим-то психоделическим трипом. Если бы Тим Лири использовал Ригведу вместо Тибетской Книги Мертвых, чтобы рассказать об ЛСД, то феномен шестидесятых появился бы в другое время. Тибетская Книга Мертвых скучна, а Ригведа очень жизненна, радостна и энергична. В любом случае, все неолитические и классические общества имели писания, подобные этим. За эти открытия мы обязаны перед Гордоном Уассоном, который стал первым, кто сказал, что тексты Ригведы были созданы на основе “сомы” от грибов. Он также пришел к выводу, что элевсинские мистерии, одни из основных религиозных документов древних греков, также созданы под влиянием психоактивных растений. Древние персы любили упоминать о некой “гельме”, по всей видимости, содержащей гармолин. Я готов утверждать, что и у древних ирландцев был подобный культ… Конечно же, все знают об ацтеках и майя: они активно практиковали психоделические ритуалы даже тогда, когда к ним прибыли конкистадоры. В некоторых старых испанских хрониках можно найти упоминания о волшебных грибах. Однако, большинство этих текстов либо утеряны, либо проигнорированы, а те люди, которые попытались изучить их – не поверили и сочли их за какую-то небылицу.
Христианство жестко обозначило конец классики психоделического мировосприятия. Джон Аллегро, одним из первых последователей школы Death Sea Scroll, написал книгу “Гриб и Крест”, в которой доказывал, что Иисус Христос был гриб. Я лично всегда чувствовал, что Иисус Христос мог быть на самом деле чем или кем угодно, тогда почему бы данная теория не может существовать? “Антипсиходелическая” пропаганда должна была решить вопрос с вином, столь священным в христианстве, однако имеющим пусть и не сильный, но всё же психоактивный эффект. Да, алкоголь имеет свои проблемы. Теренс Маккена, например, отказался от алкоголя, кофе, сахара, чая, и других подобных вредных психотропных средств.
Давайте вспомним о Рабле, например. Он посвятил последнюю главу своей книги некой “Траве Пантагрюэль”, и любому современному читателю будет понятно, что речь идет о марихуане. Поэтому, даже в эпоху Рабле психоделические знания не были утеряны. Они сохранялись на уровне безграмотных ведьм, лекарей, знахарей, шаманов и других людей, знающих о свойствах растений. Знание это стало оккультным. Тем не менее, сокрытие знаний не уничтожило их, потому что ни одна культура не выживет без магических знаний. Вы сами для себя должны иметь лазейки и рычаги в эту область. Там находится выход из оков цивилизации.
Знания об энтеогенах или психоделических растениях не были полностью уничтожены даже в Средневековье. Галлюциногенные грибы были и будут всегда, но они прятались в те периоды, когда они были не уважаемы и никому не нужны. Они снова стали известными не только потому, что Вассон разнес споры своими сапогами в 1956 году, а еще и потому, что волшебные грибы сами решили приоткрыть завесу своего существования. Если бы Вассон этого не сделал, то грибы использовали бы кого-то другого для своих целей. Роберт Антон Уилсон как-то сказал: “Когда приходит время парового двигателя, пар движет его”.
Повторное открытие психоделиков началось с девятнадцатого века, когда такие творческие личности, как Бодлер, Рембо, или Де Квинси употребляли гашиша и опиум. Они узнали об этом из исламского мира. Поэтому в очень завуалированной, скрытой форме, они стали носителями этих знаний. Антонин Арто отправился в Мексику, где испробовал пейот, Эрнст Юнгер, Мирча Элиаде, Вальтер Беньямин, Эрнст Блох – все они были экспериментаторами в области наркотиков. В этом контексте нельзя не упомянуть об Олдосе Хаксли, потому что он первым стал писать об этой теме на английском языке. Поэтому, каждая новая психоделическая революция на самом деле не такая и новая.
Изобретение ЛСД символично для меня. Это – первый психоделический препарат на синтетической основе. Хорошей новостью является то, что для полноценного трипа потребуется всго 200 мг или даже меньше. ЛСД создал новый виток в истории психоделиков, создал бум в техническом мире современной науки. Ему предшествовал примитивный мир растений. Этому есть свое объяснение. В начале своих исследований я думал, что наркотики впервые появились в истории человечества в сельскохозяйственных общинах, а изобретение и использование психоделиков повлияло на технологическое развитие. Этот технологический прогресс выдернул человека из его “первоначальности”, из опыта чистого сознания животного. Забавный факт, что и технологический прогресс заставляет человека пребывать в состоянии познания и поиска истины. Так что технологии и психоделики не могут существовать сами по отдельности.
Конечно, мы уже не сможем уничтожить производственную экономику больших масштабов. Кто-то должен изготавливать обувь, кто-то должен растить еду, но пусть это будут другие люди! Мы не собираемся пачкать свои руки. Пусть все это делают мексиканцы, в то время как мы будем бороздить этот чудесный гностический мир чистой информации. Мы отравляем заводами Индию, мы создали Чернобыль, но лишь бы это все было не с нами, мы – “кибер класс”. Независимо от того, что мы думаем об освободительных потенциалах компьютеров будущего, мы должны осознать, что происходит расформирование мира. Эти изменения странно совпадают с синтезом ЛСД, популяризацией мескалина, MDMA, плюс повторное открытие грибов…
Существует очень интересная связь между технологиями и психоделическим опытом.
Наверное затухание популярности психоделиков и одновременный рассвет индустриализации является принципом психического порядка. Даже сельскохозяйственное понимание мира имеет еще корни первоначальности: человек знает, что именно он должен делать с землей, растениями и животными. Наше сознание, несмотря на технологический процесс, все еще является органическим. Принцип рабочего класса Энгельса, по идее, должен был упорядочить все неровности и неточности индустриализации. Это не плуг, что делает пространство большим, это производственная линия, которая очерчивает психическое пространство человека или группы людей. Так, викторианское пуританство и империализм должны были создавать ореол жесткой трезвости, основанного на модели машины, которая изолирована и управляется извне. Если вы хотите найти настоящий период амнезии и темноты сознания в истории человечества, то им несомненно является девятнадцатый век, 1830-1880 годы, когда цивилизованные люди не только забыли, что существует психоделический опыт, но и активно его отрицали.
В каком-то смысле, мы могли бы посмеяться над примитивными племенами, которые не могут узнать самих себя на фотографии. Но в 1876 году один французский ученый случайно провалился в пещеру палеолитической эры. Позже в своем дневнике он писал, что видел некоторые каракули на стенах. Он не знал, что это было искусство, просто потому, что никогда не мог представить себе, что это тоже может быть искусством. То же самое относится к фотографии или любым другим видам нашей мозговой активности: без определенного набора предварительно полученной информации, мы не сможем идентифицировать даже малейшие аспекты окружающего и внутреннего мира. он был просто слеп, как карликовый, кто слеп к фотографии. Вдруг, спустя несколько лет, люди могли видеть его как искусство. Что позволило Т. С. Элиоту сказать, что после Ласко западное искусство “упало с лестницы”? Что позволило Пикассо вдруг увидеть африканские маски, как возникли французские экспрессионисты, почему японское искусство именно такое, а не другое, и почему хиппи стали слушать индийскую музыку в шестидесятые годы? Для колониальных британцев, например, посетивших Индию, музыка той местности была как “нытье комаров”. Британцы не могли слышать, как музыка. Поколение моих родителей тоже никогда не могло слушать индийскую музыку. Все это я называю парадигмами познания.
Мы с вами исторически еще захватили тот момент, когда энтеогенезис, то есть “рождение божественного” вновь появился на Западе в виде самостоятельной субкультуры. Единственное, что еще может приостановить это развитие – закон, война с наркотиками. Однако, психоделики сильнее законов и вряд ли какая-то парадигма, возникшая в умах кучки людей, будем способна остановить прогресс. Поэтому не стоит опасаться этой войны. Вот мы и приблизились вплотную к вопросу о сознании, о самой мысли, как состоянии человека. Какой она должна быть?
Война с наркотиками является войной парадигм. Каждая мысленная волна в компьютерном сознания вызовет диалектический ответ органического царства. Это то же самое, если бы грибной эльф реагировал на сигнал машины. Это – метафора, вы не должны верить в эльфов, как и во все человеческое сознание, в конечном счете. Так в середине двадцатого века технологии начинают отходить от имперско-гигантских целей к изучению мелких деталей, например, расщепление атома, коммуникации компьютеров в виртуальном пространстве и т.д. Опять-таки, это началось в одно время с появлением и популяризацией психоделиков: мескалином, псилоцибином, ЛСД, ДМТ, кетамином, MDMA, и т.д. и т.п.
Войны парадигм теперь вспыхивают в виде противостояния между киберпространством и нейропространством. Это подводит нас к так называемой «второй психоделической революции”, или просто новой битве в рамках старой войны. С одной точки зрения, мы проиграли в войне по борьбе с наркотиками и в шестидесятых психоделики были вынуждены снова уйти в подполье. Не произошло великого изменения сознания, о котором так мечтали Лири и Хаксли. Или произошло? Ведь уже известно, что ЦРУ было вовлечено в распространение ЛСД по всему миру. Во время второй поездки Уассона в Мексику среди членов группы был агент ЦРУ. Все замечательно провели время, за исключением одного человека… Он был заинтересован в том, чтобы у всех случился бед трип. Не понимая того, что бед трип является частью психоделического опыта. ЦРУ пытались монополизировать ЛСД, чтобы контролировать его распространение, они финансируются практически каждый его исследовательский проект. Они были заинтересованы в промывании мозгов. Шестидесятые многим обязаны перед ЦРУ. Оно контролирует даже хиппи и последователей Лири. Вся эта борьба добра и зла, умных и глупых, все это не больше витка дыма какой-то очередной фрактальной модели, мандалы, и влияя друг на друга даже в колоссальных масштабах, мы всего лишь добавляем к узору новые линии… А потом в каком-нибудь драгоценном камне это сверкнет в долю секунды в виде пучка света. Это секретная история шестидесятых.
Семидесятые и восьмидесятые выглядели довольно мрачно. “Вторая психоделическая революция” принесла нам некоторые новые препараты, как ибогаин. Мы научились быть осторожнее, где финансирование идет из государственных структур. Также есть и новое поколение, которое считает ЛСД опасным наркотиком, который уничтожает разрушает людей, а другим приносит капитал. Если есть одна вещь, которую я ненавижу, то это слово “безопасность”. Мы живем в цивилизации безопасности, в которой мы в конечном итоге похожи на кокон, защищающий от всех опасностей, то есть, от реального опыта. Последнее время люди похожи на растения, подключенные к компьютеру и никогда не выходящие из комнаты. Как в романе Уильяма Гибсона. Лучше бы нам быть в опасности.
На самом деле киберпространство очень похоже на нейропространство. Когда мы перемещаем свое тело, то видим “анимированные” тела других, которые плывут мимо и вокруг нас. Разве понимание этого и не есть самая настоящая виртуальная реальность?
Появление Интернета в нашей эре кажется мне скорее освободительным феноменом, нежели рабским, потрму что с его помощью можно подойти ближе к психоделикам. Хотя лично я настроен пессимистично насчет его будущего: либо Интернет станет очередным кризисным устройством для глобального капитализма, либо он исчезнет или станет низведен до незначительной коммуникационной среды, гораздо менее важной, чем, например, почта. Мы больше не можем надеяться на победу в этой войне парадигм. Я не думаю, что какая-либо технология сможет исправить реальное положение дел цивилизации, и не принесет нам не свободу, ни славу. Этот вопрос я бы вообще предпочел оставить в стороне и заняться изучением нейропространства с помощью киберпространства – это одна из самых актуальных тем современности.
Как историк, я вижу, что трагедия человечества кроется в разделение ума и тела. Во времена Месопотамии религия всегда была сфокусирована на попытках вырваться из тела, вплоть до ненависти к нему. Теперь в Интернете можно найти много подобных гностиков – людей, которые действительно верят, что можно вырваться из тела и стать одним лишь сознанием. Это – попытка получить бессмертие с помощью технологий, через трансцендентность машинного сознания. Это тот же самый рай, которым манят христиан, только в современной обработке. Киберпространство – наша версия небес.
Мифы не уходят. Иллюзорный рационализм оказывается очередным культом, красиво поданным и завуалированным под идеологию. Спросите самих себя, является ли вопрос выхода из тела чем-то большим, чем очередная религиозная удочка?
Киберпространство не сможет существовать без тела, это замкнутый круг. Это похоже на часы без механизма или тело без органов. “Машинное сознание” – это не обязательно зло. Я мог бы рассказать вам об одном психоделическом опыте от имени машины. Не нужно ссорится с техническим интеллектом, ведь ссора происходит, когда ум утверждает, что тело есть зло, а ум хорошо.
Нейропространство включает в себя галлюцинации. Вы можете думаеть, что вы находитесь в определенных условиях, но это может быть не так. Сознание может быть загружено в условия, в которые оно поверит, находясь в совершенно другой реальности, в чистом киберпространстве. И все же, для осуществления этого процесса нам нужно тело. Нейропространство требует биологических материалов. Киберпространство пространство бесплотно. Я не хочу показаться вам моралистом… Можно сюда добавить такие термины, как “сложность”, “хаос” или “карма”.
Один из великих открытий энтеогенезиса является новый вид аяхуаски, то есть, что органическое ДМТ может быть принято в сочетании с МАО-ингибитором, например, гармином. Растительные источники для этих двух веществ глобально и широко распространены, так что контроль их производства практически невозможен. К тому же, это бесплатно и просто в изготовлении. Оно не требует особых технологий. Нео-аяхуаска, в отличие от компьютерной техники, не является частью капитализма или любой другой идеологической системы управления.
(Расшифровали и отредактировали Герт Ловинк и Тед Байфилд)